Работы студентов Иркутского художественного училища
Руководитель Охлопкова Елена Валерьевна, преподаватель училища

Ханхалаева Татьяна, специальность «ДПИ» 2 курс

Счастливый человек
Детство Октябрины Алексеевны Ханхалаевой, выпавшее на трудные предвоенные и военные годы, было таким же, как у всех её сверстников. Булусинские дети после окончания трёх классов ездили на учебу в Харазаргайскую семилетнюю школу-интернат. Ездила и она. Мать пекла пять-шесть караваев хлеба на месяц и давала их Октябрине, самой старшей из пятерых детей. Там, в Харазаргае, и окончила она шесть классов. Бабушке исполнилось 13 лет, когда началась война. Никто не знал, какие трудности и испытания ждут их впереди.
Жаркий день 22 июня врезался в память на всю жизнь. Длинная колонна призывников и добровольцев, начала и конца которой не было видно, шла от военкомата по улице Каландаришвили (тогда Якутская), растянувшись до развилки дорог, что за околицей поселка. Люди, лошади с гружёными телегами двигались по пыльной дороге. Вот оно, самое первое и тяжёлое воспоминание о самом первом дне той страшной войны.
Так закончилось детство. И хотя война полыхала далеко отсюда, тяжелый след её просматривался и здесь. В деревне остались только старики, женщины и дети. Все, кто мог, работали на полях. Помнит Октябрина, как убирали урожай, собирая в снопы буквально каждый колосок. Трудились от темна до темна. Научилась всему: и копнить, и грести, и стоговать. Сорок второй запомнился как самый голодный из всех военных лет. Не было ни муки, ни соли. Всё, что могли, отправляли на фронт. «Мы, буряты, варили арсу и пили. Этим и спасались. Иногда был вынужденный забой скота, нам, работникам, перепадал кусок требухи или мяса, и тогда мы варили суп. Но есть его без соли было очень трудно». И даже спустя 65 лет Октябрина Алексеевна не без боли вспоминает то время. Весной и летом от зари до поздней ночи работали в поле, выполняя двух-, а то трёхдневные нормы. Работали наравне со взрослыми. Летом собирали грибы и ягоды, особенно ценился шиповник. Сушили и отправляли на фронт. Долгими зимними вечерами помогали матерям прясть шерсть, вязали носки, варежки, шили душегрейки и просто кисеты для бойцов Красной армии.
И хотя время было тяжёлое, в сентябре 1942 Октябрина пошла в усть-ордынскую школу, а в 1943, окончив семилетку, стала работать в колхозе кухаркой. Варила обеды и возила еду на стан за восемь километров.
Улыбается, вспоминая то время: «Молодая была и устали, казалось, не замечала». Её всегда ждали и как-то по-особому относились. Наверное, потому что на стане работали пожилые женщины, и для них она была не просто кухаркой, но и дочкой, и внучкой.
Переломный 43-й был немного легче. Осенью собрали неплохой урожай. Зерно возили за несколько километров. Появилась мука. «Такая радость была. В Кударейке была мельница, и со всей округи туда возили молоть зерно. Мы играючи таскали 25-килограммовые мешки»,- с улыбкой вспоминает Октябрина.
Довелось ей работать в военные годы и в овощеводческой бригаде, была она и счетоводом, и операционисткой в усть-ордынской сберкассе, и учителем. Каждый в те годы приближал Победу своим ударным трудом. Работал там, куда отправляли.
Сегодня ветеран труда, вспоминая те трудные военные годы, говорит, что и она вложила свой труд в дело Победы.
Октябрине Алексеевне 79 лет, но она по-прежнему молода душой и также активна, как в молодости. Она постоянная участница клуба «Встреча». Октябрина Алексеевна Ханхалаева со своим мужем Кириллом Харитоновичем воспитали пятерых детей. У нее 13 внуков и 10 правнуков. Она счастливый человек.
В моем представлении война страшная и далекая от меня и моего поколения. Мы войну воспринимаем как историю. Трудно представить, что люди убивали друг друга, трудно представить что голодали, что видели смерть. Каждый год показывают фильмы о войне, говорят о ней в каждой школе, боясь, что люди забудут и повторят вновь ошибки прошлого. С каждым годом, с каждым поколением становится все труднее и труднее сохранить память, сейчас снимают новые фильмы о войне для «нового восприятия», для закалённых боевиками детей снимают более жестокие фильмы с кровью, с грязью лишь бы поняли, прочувствовали и не забыли.
Уже прошло 65 лет со времен войны, не так много осталось людей, которые могут рассказать о войне, но я думаю, что Великая Отечественная навсегда оставила отпечаток на нашем народе, она всегда будет напоминать о себе.

С годами всё меньше остаётся тех, кто вынес войну на своих плечах, кто пережил её сам.
Тем значительнее становится роль воспоминаний, рассказов, переданных от деда к внуку, и каждая минута памяти бесценна, ведь она способна навеки сохранить «жестокий лик войны» и обессмертить подвиг русского народа.
В те суровые времена война не миновала ни одной семьи. Мои прадеды, Лука Константинович и Семён Григорьевич Толмачёвы, к 1940 году по пять лет отслужили в кавалерии. Оба они были твёрдо уверены, что труднее, чем в кавалерии, нигде не было. Служишь за себя и своего коня, которого нельзя и на день оставить без внимания. Прадеды - потомственные казаки, с детства, приученные к седлу, с кровью предков впитавшие преданность Родине.
Лука приходился дядей Семёну, старше был на один год, ещё в школе они сидели за одной партой (Лука родился 1914г., Семён - в 1915г.).
22 июня 1941 года оба пришли в военкомат и записались на фронт.
У каждого из моих прадедов фронтовая судьба сложилась по-своему.
Луку отправили в резерв Главного командования, в воздушно-десантные войска.
В 1942 году, когда немцы рвались к нефтепромыслам Баку, его взяли в армейскую разведку, куда отбирали самых сильных и выносливых бойцов.
Их взводом закрыли дорогу на перевал «Волчьи ворота». Во время второй Чеченской кампании их подвиг повторит рота десантников сто шестого парашютного полка Псковской дивизии Воздушно-десантных войск.
На Кавказ наступали отборные части альпийских стрелков фашисткой дивизии с романтическим названием «Эдельвейс». В этой дивизии служили хорошо обученные, полностью экипированные добровольцы-егеря, то есть охотники, многие из которых до войны побывали на Северном Кавказе и совершали восхождения на высочайшие вершины Европы. В 1942 году на Эльбрусе они подняли коричневый флаг со свастикой.
Полгода нашим не подвозили продукты. Каждую неделю два человека ночью уходили за продуктами по козьим тропам, несли только сухари, даже табак не брали. Позади отвесные скалы, впереди - холодный и быстрый Терек, за речкой - егеря, у которых кроме стрелкового оружия были минометы, пушки, пулеметы и самое страшное - господство в воздухе. В хорошую погоду начиналась бомбежка, и тогда горы из укрытия превращались в каменно-снежную лавину, которая могла похоронить навсегда.
В 1963 году на Марухском перевале из ледника вытаял целый батальон - около семисот человек, похороненных лавиной после бомбежки и пролежавших под двадцатиметровым слоем снега долгие двадцать лет. Всё это время, все 18 лет после Победы, они числились среди пропавших без вести солдат.
Взводу разведки была поставлена задача не пропустить немцев через перевал. Недаром этот перевал называют «Волчьи ворота»: узкий, как пасть хищника и такой же грозный. Взвод разведки не пропустил батальон фашистов из «Эдельвейса», он насмерть стоял там полгода. В 1943 мой дед получил свой первый орден. Он вплавь по ледяной воде перетащил конец верёвки через своенравную быструю речку Терек, и все остальные перебрались на другой берег.
Из взвода богатырей, из тридцати трёх человек до Праги дошли только двое, в том числе и мой дед Лука. До Праги было братание с союзниками на Эльбе в апреле 1945 г., более двадцати «языков», диверсионные и разведывательные рейды, форсирование Дона, Днепра, Днестра, Буга, Корсунь-шевченковская операция, бои под Будапештом и на озере Балатон.
При жизни дед редко рассказывал о войне. Он любил вспоминать курьёзные случаи, например, когда стадо коз на нейтральной полосе немцы приняли за русскую кавалерию. Как-то был Лука на задании, ночью возвращаются, а капюшоны у них круглый крой имеют, и вдруг наши видят островерхие капюшоны немцев. «Надо брать», - решают разведчики. Группа захвата - четыре человека, прикрытие из восьми человек, подходят ближе и понимают, что это всего-навсего дикие козы. В тот же момент этих же коз замечают немцы (немецкая разведка тоже была на нейтральной полосе). Немцы думают: «Русские! Огонь!». В воздух взмыли немецкие осветительные ракеты, передний край немцев расцвел «цветочками» пулеметных гнезд, завыли шестиствольные минометы «Ванюши». В наших окопах, услышав выстрелы, в помощь разведке тоже открыли огонь и дали залп из «Катюш», и тут такое началось! Под эту канонаду, прижимаясь к земле, разведчики вступили врукопашную. Прадед признался, что боялся погибнуть от рук своих же товарищей. Наши разведчики оказались проворнее, положили немцев и взяли «языка», а козы, невредимые, ускакали восвояси, как будто их и не было.
Вот ещё случаи из жизни прадеда. В Чехословакии для конвоирования троих пленных он применил старый солдатский способ «ССС», срезав на брюках фашистов пуговицы. В Германии, во время жестоких уличных боев, расстрелял своё отражение в зеркале.
Один из своих «Орденов Славы» Лука получил за то, что босиком по кукурузному полю поймал проворного фельдфебеля, по которому всё отделение выпустило по диску патронов из автоматов ППШ (в одном диске восемьдесят один патрон). Фельдфебель привлёк внимание разведчиков серебряными погонами и портфелем, охраняли его эсэсовцы, их пришлось уничтожить. Когда его взяли, разочарованию разведчиков не было предела: низкий чин при такой охране! Но когда проверили, что за бумаги в портфеле, то оказалось, что в руки им попался картограф с ценными стратегическими картами и штабными бумагами.
Прадед рассказывал, что в разведке нужно быть аккуратным, идти след в след, чтобы не подорваться на минах, минуя дозоры врага. Хорошим разведчиком будет тот разведчик, который остался незамеченным. Никогда они не брали на задание документы, награды и всегда выносили с собой раненных и убитых товарищей.
Лука Константинович в составе 32 армии дошёл до Венгрии, Чехословакии, Саксонии вышел через Дрезден на Эльбу, где встретил американскую армию и получил приказ двигаться на спасение восставшей Праги. За своё мужество, отвагу и любовь к родине мой прадед Лука был награжден двумя «Орденами Славы», «Орденом Красной Звезды», «Орденом Красного знамени», «Орденами Отечественной войны» и пятью медалями.
Судьба Семёна более драматична. После мобилизации в 1941 году Семен попадает в пехоту. Выдали новое обмундирование «с иголочки», но на бойца полагалось по пять патронов. Дошли до Ростова-на-Дону. По армии издали приказ: «Не стрелять!» За неповиновение - расстрел на месте, но немецкие танки уже были в тылу Красной армии, нужно чем-то отбиваться, а у всех по пять патронов, боеприпасов ждать было неоткуда. Армию сдали немцам. Пленных красноармейцев сгоняли в кучи. Семён попал со своими однополчанами, их держали в школе, места была так мало, что спали стоя. Вещмешок у него ночью срезали и украли солдатский паек, а немцы не торопились кормить.
Через три недели людей погрузили в эшелон и повезли на запад. Семён сбежал из поезда (ему ёщё не раз придется бежать из плена на фронт). На территории Польши крестьяне его поймали, потому что он был в военной форме, и отправили в лагерь, откуда он тоже сбежал и вновь был сдан немцам польскими крестьянами. На его полосатой робе, спереди и сзади, появились нашивки «флюгпункт» - мишень, красные и белые круги в области сердца. Против пленника с такой нашивкой эсэсовец мог, не раздумывая применять оружие на поражение. В наказание за попытку побега немец хотел убить его, ударив финкой по шее, но Семён увернулся, получив удар в челюсть, лишился почти всех нижних зубов. Чудом выжил.
Сбежав в очередной раз, дошёл до Украины. Радость встречи с вооружёнными людьми в гражданской одежде, которых он принял за партизан, обернулась разочарованием и трагедией. Незнакомцы оказались украинскими националистами Степана Бендеры, Семён опять был выдан немцам. Снова плен, лагерь, побои и издевательства.
Шестой побег был удачным. Отросли волосы, жители на Украине дали гражданскую одежду, продукты. В сорок третьем Семён был уже на Украине, а фронт ушёл далеко. По степи идти скрытно трудно. Он попал под немецкую мобилизацию гражданского населения.
Вскоре его увезли в Западную Германию на принудительные работы, там он работал на литейном производстве. Спать приходилось в подвале, а работавшие вместе с ним французы, бельгийцы, голландцы жили и спали в сарае. Поляков держали в курятнике, отдельно от других европейцев. Отношение к русским со стороны хозяина было самое плохое, но это был не лагерь смерти.
Американские войска освободили их только в сорок пятом году. Предлагали не возвращаться в СССР, предлагали ехать в Австралию или Канаду. Но он знал, что дома ждут и верят. Вернулся на родину.
Пройдя сквозь американский фильтрационный лагерь, проверку в НКВД, Семён вновь был мобилизован. Его призвали в Красную Армию, и он поехал в конце июля 1945 года на Дальний Восток воевать с японцами. Ехали туда больше месяца. К хребту Мукден на одноименную станцию (теперь город носит название Шиньян и является побратимом Иркутска) они прибыли к окончанию военных действий. Но Семён не сразу попал домой…
В это время фронтовики приезжали эшелонами, их приходили встречать родные, близкие, просто жители. Мама Семёна, моя прабабушка, встречала каждый эшелон. От Семёна не было вестей, дом разбомбили и она с младшим сыном, моим дедом Петром Григорьевичем, переехала к родственникам. Даже если Семён и писал, письмо не находило адресата.
Мой родной дед Петр Григорьевич, младший брат Семёна, на двадцать с лишним лет моложе его. Он не мог воевать, но работал в ремонтных мастерских бригады морской пехоты, стоял по двенадцать часов у токарного станка. Из сверстников только он мог закрутить в патрон коленчатый вал для шлифовки. Остальным достались станки и детали полегче. Школу ему пришлось заканчивать после войны.
В июле 1947 года, когда уже никого не ждали и не было многочисленных встречающих, на станцию Расшиватка пришёл последний воинский эшелон. У старого вокзала дореволюционной постройки стояла одинокая фигура высокой статной женщины с белокурыми волосами. Это была моя прабабушка Агафья Стефановна. Наконец-то сын вернулся домой!
Семён ехал к Луке, так как он ничего не знал о родных. До войны они жили и работали в колхозе «Родина», там, где родится лучший хлеб во всем мире и урожаи по семьдесят центнеров с гектара не рекорд, а норма. Там живут удивительные люди, даже после стольких испытаний не очерствевшие и не научившиеся говорить бранные слова. Там горные реки словно замирают от степной шири, и нет ничего в мире, что сравнилось бы с русским полем, политым кровью предков.
Лука пришёл домой без ранений, только царапины, подол шинели напоминал решето. Он пришел не один. Он привёл с собой однополчанина. Они вдвоём остались от того взвода разведки из тридцати трёх, самых сильных, отобранных из десантников, прошагали от «Волчьих ворот» Северного Кавказа до Эльбы и на броне танков добивали фашистов после 8 мая в Праге. Свой земельный пай в колхозе-миллионере он разделил с другом пополам, построили дома рядом.
Потом Лука поделил свою половину ещё раз после возвращения Семёна. Так они и жили на одной улице. Семён женился второй раз, как и Лука – их семьи погибли во время бомбёжки. Одна бомба снесла всю улицу в шестьдесят домов.
После войны Семён Григорьевич трудился в пекарне станицы Кабардинской. Выйдя на пенсию, не отдыхал, трудился лесником в заповедных лесах Теберды. Бабушка Агафья воспитывала всех внуков, детей Семёна, Луки, Любови и Петра.
Лука, как заслуженный фронтовик, встречался со школьниками Краснодарского и Ставропольского краев, ездил по местам боевой славы, но при этом оставался простым колхозником, хотя отличился ещё и при охране общественного порядка.
Грудь Луки увенчана орденами и медалями как иконостас, на груди Семёна - только медали. Пособия за рабский труд в Германии он так и не дождался.
Они выросли вместе, вместе пошли в кавалерию, вместе пошли добровольцами на фронт, но какой разной оказалась их фронтовая судьба! Несмотря на все трудности, несмотря на то, что много раз они были между жизнью и смертью, что после возвращения пахали в колхозе, получая трудодни вместо зарплаты, никогда не упрекали ни страну, ни правительство, никого. Они, рядовые солдаты своей великой Родины, никогда не делили свой вклад в общую Победу над врагом.
Я хотела рассказать о том, что в любых испытаниях можно остаться человеком, несмотря ни на что.
Мёртвые сраму не имут, пока их помнят живые. Лучшая награда для любого бойца - это память и почтение последующих поколений. Узнав о подвигах своих прадедов, я безмерно благодарна им за стойкость духа и горжусь тем, что являюсь частью великой русской нации. Опыт предыдущего поколения будет фундаментом для процветания нового. В создании хроники участвуют все люди, и если заботиться о сохранности памяти той войны, остаётся надежда, что тот ужас не повторится.
Мы в долгу у своей памяти, у тех, кто сохранил нам мир.

Я хочу рассказать о моем прадедушке, который, как и многие его ровесники, участвовал в Великой Отечественной войне.
Наше поколение знает о войне по книгам и фильмам, по рассказам бабушек и дедушек. Вот и моя бабушка рассказала мне о своём отце (моем прадедушке). Прадедушка растил меня до 8 лет! Но он никогда не говорил со мной о войне - я была ещё слишком мала. Поэтому рассказ я буду вести по воспоминаниям моей бабушки.
Мой прадедушка, Танцерев Петр Никанорович, родился 28 апреля 1925 года в селе Сергеевка Анжеро-Судженского района Кемеровской области. Там он окончил 6 классов. На войну пошел добровольцем в возрасте 18 лет. Начал военную службу курсантом военного артиллерийского дивизиона. По окончании в 1943 получил звание младшего сержанта командира орудия.
Петр Никанорович прошел боевой путь от Клязьмы до Берлина. Прадедушка славно воевал. Он награжден медалями "За Отвагу", «За боевые заслуги», «За взятие Вены", "За Победу над Германией", имеет письменные благодарности Верховного Главнокомандующего за освобождение венгерских городов Секешфехервара, Будапешта, Шопрона и австрийской столицы Вены. По этим наградам можно судить о боевом пути моего прадеда: он гнал врага из нашей страны и потом по всей Европе.
После разгрома Берлина прадеда отправили на разгром империалистической Японии. Там он получил ранение, был контужен. Ему повезло, про таких говорят: «Родился в рубашке». Его вовремя подняли с поля боя и все думали: мертв, а он оказался жив. В военном госпитале Петра Никаноровича поставили на ноги.
Как об участнике войны о нем есть запись в «Книге памяти», такая книжка есть и у меня.
После войны в 1950 году Петр Никанорович женился на моей прабабушке Мальцевой Зинаиде Андреевне. Родилось две дочки: старшая дочь (моя бабушка) Людмила(1951) и младшая Анна(1953). В мирной жизни ранения военных лет давали о себе знать, прадед часто лежал в больницах, санаториях.
Работал он в Министерстве геологии на должности горного рабочего, был участником экспедиций, искал в сибирской тайге полезные ископаемые.
Вначале семья Танцеревых жила в Забайкалье, затем - в Иркутске с 1958г. Жили в частном доме, приходилось трудно. Прадедушка устроился столяром на деревообрабатывающий комбинат. Руки у моего прадедушки золотые. Моей маме он соорудил письменный стол, который и мне, правнучке, прослужил длительное время. В доме вся мебель была сделана его руками.
С 1966 года Петр Никанорович работал преподавателем столярного дела в школе №29. Имел много поощрений и наград за трудовую деятельность. Был активистом, участником народной дружины.
Сколько я себя помню, на дедушкином лице были морщины - следы, которые оставила война. Мне запомнились его глаза, большие, карие, всегда почему-то грустные. Дедушка любил одеваться строго, поэтому носил белую рубашку, чёрные брюки, пиджак, которые всегда были отглажены. Приобретение вещей для него не было целью, да он и не любил роскоши. В жизни дедушки всё было просто и естественно: родные, друзья, еда. Он казался мне необычным, потому что умел быть разным: сдержанным и эмоциональным, доверчивым и дотошным в мелочах. Когда я приезжала к прадеду в гости, скорее бежала к нему, чтобы обнять. Что мне помнится еще, так это его запах: от него всегда пахло табаком и одеколоном, не знаю каким, но запах я помню до сих пор. Это был «дедушкин запах».
Вот таким был мой прадед. Он навсегда останется в моем сердце!.. Светлая память ему.
В каждой семье война оставила кровавый след - не обошла стороной. Наверное, нет людей, которых не коснулось бы такое горе.
Практически в каждой российской семье бережно хранятся награды и военные фотографии, документы участников Великой Отечественной войны. Память об этом подвиге увековечена не только в бронзе памятников, но и в творчестве поэтов и писателей, композиторов и художников.
Победа в войне, кровавой бороздой прошедшей по судьбе каждой семьи в нашей стране, стала национальным и одновременно личным праздником для всех ее граждан.
Уходят солдаты, своей кровью и потом добывшие Великую Победу, а вместе с ними - живая история и летопись героических сражений, боевой стойкости, мужества и самопожертвования. Но подвиг их бессмертен, он никогда не изгладится из памяти благодарных потомков.
Они погибли вчера…во имя мира сегодня…

Я хочу рассказать о судьбе моей прабабушки, Стешенко (Гончаровой) Елены Петровны.
Война началась, когда ей было 9 , а её сестре Ане 11 лет. Они жили в городе Сталинграде, отца забрали на фронт, где он погиб в первом же бою.
Когда немцы подошли к городу, мирное население экстренно эвакуировали в Алтайский край. По пути следования на эшелон напали немцы, всех вывели из вагонов и начали отбор: детей забирали у матерей, выискивали евреев и расстреливали на месте, мама моей прабабушки не хотела расставаться с дочерьми, и её расстреляли на глазах у детей.
После этого всех детей погрузили в эшелон и отправили в Латвию в город Паневежис, в концлагерь. Во время погрузки сестёр разлучили, и прабабушка осталась одна.
В лагере детей очень плохо кормили, они жили в бараках. Всех заключённых использовали как доноров для раненых немцев.
Из лагеря прабабушке удалось сбежать вместе с ещё одной девочкой, но их поймали и отдали в работники немке. Она пожалела девочек и забрала к себе, в город Каунас, но в городе их опять отправили в лагерь, который снабжал немецкий фронт хлебом. Там дети работали с утра до вечера, на износ, мало спали, жили в нечеловеческих условиях, месили тесто в больших чанах ногами и иногда от усталости падали в обморок.
В плену моя прабабушка провела 2 года, а в 1943 году детей освободили русские солдаты. После освобождения её направили в город Барнаул в детский дом, там она закончила школу. После её направили в ФЗУ учиться на ткачиху.
Впоследствии прабабушка вышла замуж за Ивана Павловича Гончарова и уехала с ним в Карелию. Там они прожили недолго и вскоре отправились покорять Сибирь. В браке она родила пятерых детей, мой дедушка - самый старший из детей, он родился в поезде по дороге в Новосибирск. Гончаровы исколесили пол-Сибири и осели в Иркутской области, в рабочем поселке Усть-Ордынском.
Прабабушка не оставляла надежу найти свою сестру, регулярно подавала запросы в бюро поиска людей. И вот в 1968 году они нашлись. Её сестра Аня откликнулась через газету, где размещались объявления по поиску людей. Анна Петровна жила в Воронеже, прабабушка поехала к ней в гости, познакомилась с её семьей.
Это знакомство сыграло важную роль в моей семье. Мой дедушка, сын Елены Петровны, после армии, а служил он под Воронежем, заехал к своей тёте и остался у неё на какое-то время. Тётя помогла деду устроиться на завод, где он познакомился с моей бабушкой, они полюбили друг друга, поженились. В Воронеже они прожили недолго: в 1973 у моей прабабушки случился микроинфаркт, и она вызвала сына домой. Он вернулся в Усть-Ордынский с женой, которая была на девятом месяце беременности. Моя мама родилась уже здесь. Мама помнит, когда прабабушкина сестра Анна Петровна приезжала в гости и привозила много гостинцев, самое главное - компот из сухофруктов из собственного сада.
Сёстры поддерживали связь до конца жизни.
Вот как отразилась война на судьбе моей прабабушки: она рано потеряла родителей, лишилась дома, родительской ласки и любви. Война лишила её детства!

Всё дальше и дальше уходит время от победного мая 1945 г. Уже третье послевоенное поколение живёт на Земле. Нельзя сказать, что общество бережно сохраняет память о тех, кто воевал, кто погиб. Зарастают травой памятники, могилы, как заросли и сравнялись с землей траншеи и пепелища сожжённых городов и сёл. В праздники, связанные с Великой Отечественной войной, словно очнувшись, мы вспоминаем ветеранов. А после благополучно забываем…
Единственное место, где все еще помнят фронтовиков и тружеников тыла, – это семья. Но и эта память уходит. Река времени унесла многие подробности, но самые горькие и самые светлые моменты ещё сохраняются, их передают из поколения в поколение. И в истории моей семьи сохранилась память о той страшной войне.
Моей бабушке, Шилишпановой Матрёне Иннокентьевне, было 8 лет, когда началась Великая Отечественная война. Помимо Матрены в семье было двое детей: старший брат и младшая сестра. Семья Шилишпановых жила в деревне под Читой.
Отца, моего прадеда, Шилишпанова Иннокентия Никитича, раскулачили в 1939 г. Ночью пришли люди и увели отца, заодно погрузив на телегу все добро, нажитое прадедом и прабабкой. С арестом прадеда резко ухудшилось материальное положение семьи, настало голодное время. А через несколько месяцев после ареста отца женщину с тремя детьми выселили из дома. Жить пришлось в разваливающемся сарае на краю деревни. Описание этого жилья приведет современного человека в полнейший шок! Как могли людей выселить в такие условия: старый холодный сарай, весь в щелях, земляной пол, два маленьких окна забиты досками... Бабушка рассказывает что они натаскали на пол дерн, забили мхом и тряпками дыры в стене. Вот так и начали жить.
В 1941г. гитлеровское войска вторглись на территорию СССР, началась война. Многие заводы перешли на производство необходимых для фронта вещей. Как и многие оставшиеся в тылу, прабабка работала на заводе, а её брат пошел добровольцем на фронт (к сожалению, о брате моей прабабки мы уже ничего не знаем). Я точно не знаю, что производилось на этом заводе, но работала прабабушка сутками, а зарплата выдавалась только в виде скудного пайка. Семья голодала, тогда шло в пищу всё вплоть до картофельных очисток. Чтобы хоть как-то прокормить детей, прабабушка тайком носила с работы крупу, прятала ее в сапоге.
Однажды на улице моя бабушка и её младшая сестра похвастались соседским девчонкам, что они кушали кашу. И вскоре об этом узнали в колхозе, кто-то доложил. Прабабку уведомили, что решено её посадить за воровство. Можно представить, что было в мыслях этой женщины, весь ужас случившегося с ней. Она решила, что в тюрьме точно умрёт, умрёт с мучениями, пытками, гонениями, и решила не дожидаться этого. Так появилась мысль о самоубийстве...
Вспоминает Матрена Иннокентьевна: «Мама нас умыла, убрала весь дом и уложила нас спать. Брат с сестрой заснули, а я притворялась спящей и наблюдала за мамой. Она ходила по комнате, переоделась в платье получше, никак не ложилась спать... После взяла веревку и привязала её к балке на потолке, подставила скамейку под это место, надела петлю на шею, толкнула лавку. Так страшно мне никогда ещё не было. Я не сразу поняла, что она собирается повеситься, но сразу почувствовала ужас», - вспоминает бабушка.
«Разбудила брата и сестру, мы побежали её снимать. Мы с сестрой были маленькие, не понимали что происходит, что нужно делать, мы тянули её вниз и делали этим только хуже. Брат искал нож, не мог найти: мама спрятала все ножи и режущие предметы, а стул подставить мы с перепугу не догадались». Вскоре брат нашел серп и перерезал веревку, на землю упала прабабушка почти мёртвой, упала неудачно, лицом вниз.......
Утром пришли люди, чтобы забрать Надежду Михайловну в тюрьму. Они увидели женщину с огромным синяком от верёвки, перетянувшей шею, и страшно разбитым лицом. Конечно, её в тот день не забрали, оставили дома лечиться.
Прабабка не могла говорить много месяцев вообще, видимо, нарушила что-то. И ещё некоторое время прабабка не могла глотать.
Когда Надежде Михайловне стало лучше, её все-таки увезли, а детей решили определить в детдом. «После того как маму забрали, мы жили одни, брат уходил на весь день искать еду, а мы оставались дома. Детдом мы считали страшным местом, боялись туда ехать и поэтому почти весь день сидели под лавочкой и вздрагивали от каждого шороха».
В детдом попали только две сестры. А старший брат убежал и спрятался в тот день, когда детей забирали.
В детдоме оказалось не так страшно, как они ожидали. По крайней мере, там кормили, кормили каждый день. Только там сестры и узнали о том, что идёт война. «Один из самых запоминающихся моментов в детдоме - это трансляция по радио о боях, успехах и неудачах советских войск», - рассказывает бабушка.
До конца войны сёстры прожили там, получили начальное образование, педагогом у бабушки был бывший военный, которого отправили в тыл из-за ранения.
После окончания войны весь советский народ радовался победе, а старший брат забрал своих сестёр из детского дома.
Их мама вернулась из лагерей, а отца они больше никогда не видели.
Вот такую историю о своей жизни в годы войны рассказала мне бабушка.
Как страшно было всё это услышать мне, человеку XXI века! Репрессии, голод, страх за жизнь детей, страх детей остаться без родителей, каторжный труд, скудные пайки! В голове не укладывается, как мог наш народ в таких условиях не только выжить, но и победить!
Я бы поставил памятник не только тем, кто не вернулся с войны, но и тем, кто, отвоевав, пришёл домой и восстанавливал разрушенные города и сёла, и женщинам, работавшим на износ, и детям войны, которые так отчётливо запомнили всё то, что сейчас рассказывают внукам.

Каждый день слышим помногу раз: «в войне», «о войне», «на войне». Страшно: пропускаем мимо ушей, не вздрагивая, даже не останавливаемся. Почему? Потому что некогда? Или потому, что много чего зная о войне, мы не знаем только одного - что это такое?
А ведь в нашей стране не было семьи, не потерявшей отца или сына, мать, брата или сестру, дочь. Не было дома, которого бы не коснулось горе войны… Наш дом тоже не обошло стороной, но узнавать что-либо уже поздно. Всё, что я знаю, так это то, что бабушка моя была совсем ребёнком в эти годы, а семья была огромная.
«Тяжко было», - скажет любой ветеран. Но меня особенно затронула судьба Башкевич Зинаиды Петровны. Вот что она рассказывает:
«Мой отец, Кухальский Пётр Николаевич, ушёл на фронт в 1941 году. Остались мы с мамой четверо детей, старшему было 11 лет, младшей – полгода.
До 1943 года отец регулярно писал семье в коротких фронтовых открытках, что был контужен и ранен, лежал в госпитале. Его последняя открытка была отправлена из госпиталя, который находился в городе Орске. Отец писал, что снова уходит на фронт.
В 1943 году семье пришло извещение, что отец пропал без вести. По словам очевидцев-земляков, он погиб под Белгородом при переправе через реку, но похоронки мы так и не получили.
Все военные годы теперь даже вспоминать страшно. Кормить нас маме было нечем, хотя была корова (больше держать не разрешали), но надо сдать для фронта молоко, масло, мясо, яйца, шерсть, независимо от того, есть скот или нет. Для скота надо было заготовить сено и другой корм. Зимой кое-как перебивались на картошке и овощах, а к лету уже ничего не оставалось, поэтому, как только наступала весна, у нас, детей от семи лет, была обязанность ходить в лес за медуницей, листьями липы (из них делали лепёшки) и грибами. Из крапивы варили суп.
Денег не было совсем, т. к. мама работала только за трудодень: осенью после сбора урожая давали 200 – 300 граммов зерна, которое ещё надо было перемолоть на мельнице, а она далеко от деревни. Муку добавляли в лепёшки из травы: лебеды, крапивы, и др. Чистого хлеба никто не видел.
Мама с утра до вечера работала в колхозе, брат Николай, которому исполнилось 11 лет – тоже. На мне лежало всё хозяйство: в огороде полоть, окучивать картошку, таскать воду из колодца (носила вёдра на коромысле), убирать, мыть, готовить ужин, доить корову и многое другое. На хозяйстве я была с семи лет. А мама с другими женщинами после работы в колхозе ещё пахали огороды: впрягались вместо лошадей в плуг.
Одежды у нас не было. Мама выращивала лён, изо льна после длительной обработки пряла на самопрялках нитки, а затем ткала на станках полотно и шила одежду всем одинаковую: длинные рубахи. В этих рубахах у нас бегали и мальчики, и девочки. На четверых у нас были одни валенки. В школу ходили по очереди: через день или после первой смены, у кого вторая смена.
В нашей деревне в школе был один учитель, дети обучались до четырёх классов. В первую смену - первый и третий класс, а во вторую - второй и четвёртый. В каждом классе было по 6-7 человек, т.е. в одну смену училось человек четырнадцать и во вторую столько же или меньше. Экзамены мы сдавали с четвёртого класса по всем предметам, которые изучали: кроме русского и арифметики (т.е. математики) ещё и историю, географию и естествознание.
После четвёртого класса почти никто в деревне не продолжил образования, а нам, несмотря на нищету, голод, холод, удалось учиться дальше. Мы продолжили образование в других местах, получили профессии: двое главными бухгалтерами больших предприятий (старший брат Николай и самая младшая сестра Нина, которая никогда и не видела отца), а мы, средние, я и брат Владимир, стали механиками.
Умерла мама уже давно, т.к. надорвала здоровье, стремясь нас «вывести в люди».
Теперь там, где было много маленьких деревень, стоящих друг от друга на расстоянии от двух до пяти километров, нет ни одной, а ведь эти маленькие деревни были кормилицами городов, сами оставаясь в нужде. В деревнях пьянства, как сейчас, не было. После урожая осенью устраивали один раз в году колхозный общий праздник. Народ был дружный, помогали и сочувствовали друг другу в горе, не было и хулиганства. Дома никогда не запирали на замок, да их и не было. К кому в дом во время войны приходила похоронка, все собирались и горевали вместе, помогали пережить горе. Из нашей деревни вернулись всего трое мужчин».
Хорошо, что на этой земле осталась частичка памяти, которая возвращает нас к тем временам и напоминает нам о войне, о борьбе за род свой, за Россию. Фильмы, книги, поэзия, песни, рассказы участников войны, детей войны, тех, кто работал в тылу, - всё это нужно нам, ведь это долгие и мучительные четыре года истории. Пусть судьбы их навсегда останутся в памяти нашей и в наших сердцах, они заслужили это.

Я начну этот рассказ с истории, которая произошла всего пару лет назад. На первый взгляд, эта история не слишком-то связана с судьбой моей семьи в Великую Отечественную войну, но именно тогда одно незначительное происшествие натолкнуло меня на интересные мысли. По ходу повествования вы всё поймёте.
Летом две тысячи восьмого я поехала в Польшу на фестиваль любительских театров, хоров и танцевальных ансамблей. Наш скромный (и малочисленный) ансамбль польского народного танца исполнял там свои лучшие (ну ладно, ладно, все) номера. Мы выступали в третий день фестиваля, а сразу после нас свой спектакль представлял немецкий студенческий театр.
Мы - три молоденькие девушки в польских национальных костюмах, с венками из искусственных цветов, развевающимися ленточками, ещё возбуждённые и румяные после танцев - растворились в праздно шатающейся толпе. Мои подруги пошли купить бутылочку минералки, а я осталась возле сцены, чтобы посмотреть спектакль.
С первых же мгновений меня поразил контраст между нашими беззаботными народными танцами и этой полной драматизма пьесой. Зрителям, вероятно, было сложно перестроиться, и мало кто наблюдал за происходящим на сцене с должным вниманием. Разумеется, показывали лишь фрагмент пьесы, но меня просто потрясла игра актёров. Я не могла отвести глаз от синеглазого темноволосого немецкого студента в эсесовской форме, выплёвывающего яростные рубленые фразы на незнакомом мне языке.
Я не имела ни малейшего представления о том, что он говорит, но стояла словно завороженная, не в силах сдвинуться с места.
Мне показалось, что выступление немецкого театра заняло от силы пять минут, на самом же деле оно длилось больше получаса. Я очнулась лишь тогда, когда опустился занавес и смолкли жидкие аплодисменты.
Я стояла в толпе жующих, веселящихся, довольных жизнью людей, словно отверженная. Надо было пойти разыскать девчонок, которые ждали меня у выхода из парка, но я почему-то об этом даже не вспомнила.
И тут мимо меня, как ни в чём не бывало, прошёл фальшивый эсесовец из пьесы. Сама не знаю зачем, я его окликнула. Причём не придумала ничего лучше, чем обратиться к нему «сэр». Из-за того, что пьеса была на немецком, я решила, что он не говорит по-польски.
На ломаном английском я извинилась за то, что так бесцеремонно к нему обращаюсь.
- Pani nie rozumie j?zyk polski (Пани не говорит по-польски)? - удивился парень.
- Oczewiszcie rozumem, - обрадовалась я, - i pan te? (Немного говорю, и вы тоже)?
Когда языковой барьер был преодолён, я принялась расспрашивать его о содержании пьесы. Оказалось, это печальная история о молодом парне, призванном в фашистскую армию в начале Второй мировой. Главный герой пьесы (его зовут Марк) - молодой врач. Он не хочет воевать, но вынужден оставить в пригороде Берлина свою маму и невесту и отправиться на фронт. Марк никак не может смириться с жестокостью и бессмысленностью войны, он вообще не понимает смысла этой беспощадной резни. Все его мысли постоянно обращены к дому. Только воспоминания об оставленной где-то далеко Илзе помогают ему выжить.
Когда немецкая армия поспешно отступала, Марк оказался в плену у русских. Однако после окончания войны он благополучно возвращается в Берлин. Его встречает сильно постаревшая мать, у которой Марк спрашивает о своей невесте. Мать говорит, что Илзе погибла. В ярости Марк проклинает войну в целом и русских солдат в частности. Но мать сообщает ему, что его невеста погибла в самом начале войны, когда русских в Берлине не было и в помине. Возвращаясь домой поздно вечером, Илзе наткнулась на пьяных солдат, которые избили и изнасиловали её. Несколько месяцев Илзе находилась в глубочайшей депрессии. Ей казалось, что теперь она навеки опозорена, и Марк не сможет любить её как прежде. Невеста Марка работала на железнодорожной станции. Однажды утром матери Марка сообщили, что Илзе оступилась на покрытом корочкой льда перроне и упала под поезд с боеприпасами.
Насколько я поняла, в этой пьесе глубоко осуждался фашистский режим. До этого я никогда не задумывалась, какую оценку дают Второй мировой войне в самой Германии. Кого считают виновником, кого - победителем, а кого -проигравшим? Выходит, обычные немцы не так уж близко к сердцу приняли поражение Гитлера?
Я спохватилась, что веду себя невежливо. Накинулась на несчастного студента и даже представиться забыла. Оказалось, немца зовут Курт и по происхождению он поляк, как и я.
Услышав имя, я встрепенулась. Вот так совпадение! Это единственное немецкое имя, которое у меня чётко ассоциируется с Великой Отечественной войной. Но об этом чуть позже.
Курт рассказывал о пьесе очень увлечённо. Честно говоря, я искренне им восхищалась. Курт отлично играл и явно переживал свою роль всем сердцем.
Вскоре к нам присоединились мои подружки. Познакомившись с Куртом, они предложили сфотографировать нас на память.
***
Через несколько недель я показала маме фотографию, взахлёб рассказывая об этой удивительной встрече. И что бы вы думали? Мама скривилась и недовольно поджала губы.
- Тебе не кажется, что это несколько… кощунственно, - сказала она.
И тут я взглянула на фотографию другими глазами. На ней нарядная польская девушка стояла чуть ли не в обнимку с немецким офицером. Мне стало не по себе.
Впоследствии я много размышляла о том, действительно ли это кощунственно и некрасиво. Я расспрашивала свою бабушку о войне, о немцах, и о русских. Сколько удивительных историй я услышала. Грустных и страшных, красивых и отвратительных, забавных и жутких… Десятки самых разных историй. И знаете, я пришла к вполне определённым выводам.
К каким, вы узнаете в заключительной части моего рассказа. А сейчас я бы хотела рассказать некоторые из услышанных мной историй.
Моей бабушке было семь лет, когда началась война. Её отец ушёл на фронт, а она осталась с мамой, братом и сёстрами в небольшой украинской деревне под названием Екатериновка, в пяти километрах от Лозовой (сейчас это узловая железнодорожная станция). За то время, что продолжалась война, в деревню попеременно приходили то русские, то немцы. Жить там было очень тяжело, постоянно не хватало еды. Моя бабушка и её сёстры страдали от дистрофии. Бабушка даже на какое-то время ослепла; позже врачи сказали, что это последствия жестокого голода.
Спасибо тебе огромное, баба Мария, за твои удивительные истории. Почему же ты раньше мне их не рассказывала? Они мне так многое помогли понять.
Наверное, ты рассказывала. Это я не слушала.

В доме у моей прабабки Дарьи было одно сокровище - курица-несушка. В деревне располагались немцы, и люди поговаривали, что куриц им лучше не показывать. Отберут.
Однажды, когда Дарьи не было дома, в дверь постучался немецкий солдат. Старшая дочка, Шура так перепугалась, что совершенно забыла спрятать курицу. К слову, Шуре на тот момент было четырнадцать лет, и от немцев надо было прятать не только курицу, но и саму Шуру.
Немец вошёл и на ломаном русском потребовал отдать курицу. Шура заплакала, представляя, как будет ругаться мама. И тогда случилось удивительное: немец взял только несколько яиц.
В дверях он столкнулся с Дарьей. Моя прабабушка побледнела. Первая её мысль была, конечно, не о курице.
- Эту девочку нашим солдатам не показывайте, - сказал немец, - и курицу тоже.
И ушёл окончательно.

Младшей сестрёнке моей бабушки, Катерине, был всего год, когда началась война. Однажды к ним в дом пришли немецкие солдаты. Они вели себя безобразно: отобрали всю еду, тёплые одеяла и одежду мужа Дарьи. А потом они уселись на крыльце и принялись есть шоколадные конфеты.
Катя, едва научившаяся ходить, никогда в жизни не видела шоколадных конфет.
Один из солдат поманил её к себе и предложил конфету. Катя уже хотела её взять, но немец в последний момент отдёрнул руку и засмеялся.
Он кинул конфету собаке, но, самое удивительное: собака не взяла конфету. Видимо, сочувствовала Катиному горю.

Во время войны не только немецкие солдаты представляли угрозу для небогатого хозяйства одинокой женщины с четырьмя детьми. Это были голодные годы, и некоторые люди не гнушались воровать еду у соседей. Да и не только еду, а вообще всё, что плохо лежало. Дарья была нежадной женщиной, однако прежде всего ей приходилось думать о собственных детях. Какое-то время у них в доме была удивительная дойная корова (история умалчивает, как звали эту героиню тыла). Корова проявляла чудеса смекалки и не давала доить себя никому, кроме моей бабушки. Чужих людей она лягала, бодала и к вымени не подпускала категорически.

В Екатериновке, занятой немцами, жил больной туберкулёзом лейтенант по имени Курт.
И в один из пропахших дымом и гарью дней Курт познакомился с бабушкиной старшей сестрой Шурой. Шура была замотана в какие-то лохмотья, а её лицо было испачкано сажей (Шура наряжалась так всякий раз, выходя на улицу, да ещё и нарочно прихрамывала). Курта, однако, это ничуть не испугало.
К сожалению, нам остаётся только гадать о мотивах, побудивших немецкого лейтенанта на следующий поступок, но факт остаётся фактом: проходя по улице, Курт подарил буханку хлеба фальшивой хромоножке.
Шура, конечно же, была немало удивлена щёдростью лейтенанта. В те дни у них уже не было коровы и все, а особенно младшие дети, пухли от голода.
Но э